Это была не первая их с отцом ссора, хотя, быть может, первая именно "их с отцом". Обычно отец высказывал всё, не дожидаясь и не получая ответа сына и в хлестких слова он его не щадил. Кажется, не было ни одного дня, когда Утер был им доволен или горд, в лучшем случае ему было плевать на сына, в худшем - он был зол и разочарован во всех, даже малейших поводах, которые он только мог ему дать. Впрочем, если только это можно было считать хорошей стороной, отец в целом не слишком интересовался ни жизнью, ни успехами Артура.
Они делили один дом, но, на самом деле, Артур никогда не чувствовал, что живёт с отцом. Он жил в его доме по его правилам и, да, в доме Утера были места, куда Артур не должен был ходить. Такие, как спальня его отца, или его кабинет или, даже, малая гостиная, где он проводил время, если только не работал. И не то, чтобы Артуру никогда не было интересно, но он держался, и без того получая от отца достаточно выговоров и раздражённого разочарования.

И все-таки, как и всё глупые мальчишки, иногда он совершал глупости и это была худшая из них. На самом деле, Артур даже не знал, Я-то он искал. Или, скорее, знал - он не искал ничего. Он просто надеялся узнать чуть больше про своего отца, увидеть что-то личное, что-то человеческое, узнать его и, быть может, понять, почему всё в их жизни так. Почему, хотя у Артура есть семья, он чувствует себя досадным и ненужным сиротой. И, как и бывает с секретами, некоторые из них лучше никогда не раскрывать.

Кабинет отца был уставлен фотографиями его матери. Артур видел только одну фотографию в детстве, до того, как Утер её забрал, но он накрепко запомнил, как выглядела Игрой и здесь она смотрела отовсюду - с каждой полки, со стола, с картины на стене. Она была здесь вокруг и в первый момент у Артура перехватило дыхание от горькой радости - он так долго искал доме фотографии матери, так хотел увидеть её хоть раз и теперь не мог насытиться этим зрелищем. Она была такой красивой. А ещё удивительно приятно было узнать отца с этой тоскующей, любящей стороны. Узнать, что он вовсе не такой холодный и замкнутый человек, что на самом деле у него есть сердце и оно занято. Что оно тоскует. Одно это знание на одно мгновение помогло Артуру отпустить всю тоску и обиду на Утера... до того самого момента, как он сам оказался на пороге своего кабинета.

Отец не кричал. И, наверное, это было хуже всего. Это не была эмоциональная ссора, на самом деле, если так посудить, то и ссорой нельзя было назвать. Отец велел ему убираться, Артур зачем-то начал спорить, говорить о матери, что ему её не хватает и всё следующие слова, какими бы они не были, оборвала пощёчина. Жестокая, в полную силу, такая, что в одно мгновение болью обожгло и щеку, и челюсть и, нелогично, сердце.

- Ты не понял, щенок, - холодно процедил Утер. - Ты убил её. А теперь убирайся из моего дома и никогда не возвращайся.

И если Утер и говорил что-то ещё, Артур не слышал этого, но, на самом деле, вряд ли Утер добавил хоть слово. Всё уже было сказано.

Плохо соображая, плохо разбирая дорогу ща на вернувшимися на глаза слезами, Артур на негнущихся ногах вышел в коридор, переобулся, взял куртку и вышел из дома, понятия не имея, куда идти, ноге сомневаясь, что отец преувеличивал или передумает. Это было то, что Артур успел увидеть в его глазах - непреклонную уверенность, окончательное решение, а ещё отблеск удовлетворения, даже облегчения. Должно быть, он наконец сделал то, что всегда хотел сделать.

Артур знал, что он никогда не вернётся. Так же, как и понимал, что в свою дорогую школу, которую оплачивал отец, вернуться не может тоже. И, на самом деле, он никуда не мог пойти. Более того, ему нужно было бы скрываться от служб опеки, потому что они вернули бы его в его бывший дом, а его отец... Утер... Он ясно дал понять.

Артур не разбирал дороги, ничего не видел и не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он ушел из дома или где сейчас оказался. Слезы, кажется, всё ещё текли по щекам, лицо болело и, скорее в
сего, от пощёчины остался след, но в груди болело ещё больше. Он не знал куда идти и не хотел бороться. И отец был прав, его мать умерла по вине Артура и лучше бы его никогда не было. И, в любом случае, во всём мире не было ни одного человека, которому он был бы нужен, включая самого Артура. Он совсем не хотел ни жить, ни бороться.

В какой-то момент он вдруг понял, что стоит на краю дороге и это вдруг показалось так просто и так очевидно. Он не мог и не хотел бороться, ему некого было больше разочаровывать и это был плохой, но всё же выход.

И Артур, шмыгнул носом, неловко и не ясно зачем протерев глаза рукавом, зажмурившись, шагнул вперёд, под едущую машину.